Я долго стоял неподвижно,

В далёкие звёзды вглядясь, –

Меж теми звездами и мною

Какая-то связь родилась.

Я думал… не помню, что думал;

Я слушал таинственный хор,

И звёзды тихонько дрожали,

И звёзды люблю я с тех пор…

У дочери Льва Николаевича Толстого – Татьяны Львовны – был «Альбом признаний», что-то вроде современных тетрадок-анкет, которые девочки дают своим друзьям для заполнения. Афанасий Афанасьевич Фет в этом альбоме на вопрос «искренно ли вы отвечали» дал ответ: «Не желал лгать». Пожалуй, эти простые слова можно отнести ко всему его творчеству – к искренним стихам, в которых он воспевал вечные ценности: неуловимую красоту природы, хрупкость и бесценность человеческой жизни, таинственность немеркнущей любви.

5 декабря исполняется 200 лет со дня рождения этого поэта. Он остаётся для нас одновременно и тонким, немного меланхоличным лириком, полностью погружённым в сокровенный мир человеческой души, и откровенным свидетелем волнующих перемен в природе. Его стихи похожи на доверительный разговор в полумраке тихой комнаты, и вдумчивый читатель, попавший под обаяние Фета, даже не заметит, что язык его стихов – язык совсем другого времени. Он далёк от современности, но потому обладает особой привлекательностью.

Удивительно, но даже Лев Николаевич Толстой признавался в своих письмах к этому поэту, что стихи его способны заставить расчувствоваться до слёз: «…прочёл стихотворение, и у меня защипало в носу: я пришёл к жене и хотел прочесть; но не смог от слёз умиления».

Эти слёзы – не от какой-то особенной чувствительности. Просто Афанасий Фет был поэтом вдохновенным, следующим воле муз. О таких поэтах в одном из диалогов Платона сказано: «Говорят же нам поэты, что они летают, как пчёлы, и приносят нам свои песни, собранные у медоносных источников в садах и рощах Муз. И они говорят правду: поэт – это существо лёгкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным…»

Фет сознательно следовал в поэзии ряду самостоятельно принятых правил. Об одном из них он говорил, что «если не удалось ударить по надлежащей струне, то надо искать другого момента вдохновения, а не исправлять промаха новыми усилиями». Но в основе такой сознательности – холодноватой и отстранённой – лежит всё же что-то интуитивное, вдохновенное, дарованное свыше.

Ласточки

Природы праздный соглядатай,

Люблю, забывши всё кругом,

Следить за ласточкой стрельчатой

Над вечереющим прудом.

Вот понеслась и зачертила —

И страшно, чтобы гладь стекла

Стихией чуждой не схватила

Молниевидного крыла.

И снова то же дерзновенье

И та же темная струя, —

Не таково ли вдохновенье

И человеческого я?

Не так ли я, сосуд скудельный,

Дерзаю на запретный путь,

Стихии чуждой, запредельной,

Стремясь хоть каплю зачерпнуть?